Исполнитель желаний [СИ] - Анастасия Баталова

Билл много думал о девочке, что проходила каждое утро с мамой по тротуару. Она была для него самым лучшим переживанием за всё время обучения в пансионе, и она же являлась олицетворением этого неистребимого внутреннего одиночества, открытого им в самом себе — ведь он вообще ничего о ней не знал, он выдумал всё от первого до последнего слова — но эти выдумки, как ему казалось, подтверждались каждой улыбкой, каждым шагом девочки — она всегда здоровалась с Биллом, кивком головы или лёгким взмахом тонкой руки в яркой осенней перчаточке — несомненно, Билл тоже существовал в её воображении в виде какого-то лирического героя, она ведь тоже совсем ничего о нём не знала, но так устроено сознание — оно поневоле стремится заполнить информационные пустоты радостными фантазиями и лучшими ожиданиями. В таком виде их отношения и существовали — Билл и загадочная девочка здоровались, улыбались друг другу через забор и что-то друг о друге воображали.

Много позже, став взрослым, он вспоминал такую свою первую бесплотную любовь с большой теплотой и полушутя-полусерьёзно признавался всем, кому рассказывал о ней, что это был самый лучший роман в его жизни.

2

Так же как и близкой дружбы, открытой вражды с кем-либо у Билла в пансионе не случилось. Явно недоброжелательно относился к нему только Десна, но их тихо тлеющему непрерывному конфликту всегда как будто немного не хватало пороху, чтобы взорваться дракой или скандалом. Обычно всё ограничивалось короткими зубоскальными перепалками. После случая с конфетами серьезная ссора вспыхнула между ними лишь на третьем году обучения.

В классе был тихий паренёк по имени Ким, над которым едва ли не каждый норовил подшутить, пользуясь его безответностью, и таким образом самоутвердиться. Этому Киму очень сильно нравилась какая-то девочка, с которой он виделся на каникулах; иногда он сочинял и записывал в тетрадку романтичные и трогательные стихи для неё. Ким, разумеется, вообще никому их не показывал, в том числе и адресату. Ведь они порой стыднее, чем нагота, эти самые первые ранние любовные стихи, большей частью глупые и банальные, конечно, но наполненные невероятной нежностью, захлёстывающие, затапливающие ею — половодье нерастраченной сердечной весны…

И как-то раз Десна, решив в очередной раз поглумиться над Кимом, вырвал у него заветную тетрадку с драгоценной чувственной исповедью души и принялся декламировать вслух, язвительно и похабно комментируя каждое слово.

Билла неслыханно разозлили и бестактная самоуверенность, с которой зачинщиком была преподнесена жестокая шутка, и возмутительное молчание аудитории, одобрительные смешки — как будто бы так и надо, как будто бы и нет ничего предосудительного в таком грубом взломе чужого сокровенного, — Билл видел, каким несчастным сразу сделалось лицо Кима, больнее этого, вероятно, ничего нельзя было придумать для бедного юноши, у него дрожал подбородок, он готов был разрыдаться — Билл подошёл и попытался вырвать у Десны тетрадку, тот сначала ничего не понял — собственное поведение казалось ему естественным, подумаешь, посмеялся над какими-то стишатами — чего кипятиться? — тетрадку Десна не отдал, попробовал подшутить и над самим Биллом, завязалась довольно жестокая драка, последствия которой пришлось ликвидировать в кабинете медсестры…

А потом, когда наставники начали разбираться в происшествии, многие мальчики приняли сторону Десны, поскольку очень его боялись, и стали утверждать, будто бы драку затеял Билл. Отчасти это было правдой, он ничего не отрицал, но и не признавал за собой никакой вины — он ведь защищал несправедливо обиженного… Наказание, однако, пришлось принять довольно суровое — пансион дорожил своей репутацией — драки до крови тут случались редко, и о них всегда незамедлительно сообщалось родителям воспитанников. Отец пообещал Биллу какие-то санкции на каникулах и сразу же бросил трубку, не желая выслушивать никаких оправданий.

Несколько дней спустя после этой истории с тетрадкой Ким подкараулил Билла одного и, схватив за руку, без слов горячо её пожал.

— Ты чего?..

— Извини, я… я тебе… очень благодарен… — запинаясь, проговорил Ким. Было заметно, что он так сильно не уверен в себе, так боится нарваться на презрение или насмешку — как будто заранее знает, что произведенное им впечатление окажется резко негативным.

Биллу стало жаль юношу, но и разговаривать с Кимом ему, надо признать, не слишком хотелось, интонации забитого одноклассника вынуждали его чувствовать себя королем, снисходящим до подданного, что было Биллу не особенно приятно. Закомплексованные люди даже не подозревают, что вызывают отторжение не как таковые, а именно открытым признанием своей никчёмности. И получается замкнутый круг.

— Пустяки. Я сделал это скорее для себя. Не мог равнодушно смотреть, — ответил Билл со смущённой и чуть виноватой улыбкой.

И тут Ким сделал неожиданную вещь. Достав из-за пазухи шоколадку, оставленную после полдника, он протянул её Биллу. Тот хотел было отказаться, из вежливости, как учили его родители, Киму то, небось, и самому хочется полакомится, но, взглянув в широко-открытые доверчивые глаза юного поэта он понял, что отказ принять преподнесённое от чистого сердца действительно может ранить очень глубоко… Особенно существо, уже успевшее испытать на себе все существующие виды отвержения.

— Хочешь половину? — спросил Билл, — отламывая несколько долек ароматного тёмного шоколада и отправляя их в рот.

С того дня между мальчиками завязалась не слишком близкая, осторожная, точно ходьба по льду, но всё-таки дружба. Одноклассники перешёптывались у Билла за спиной, они недоумевали, почему лучше всего он сошёлся именно с чудаком, предметом всеобщих насмешек, некоторые полагали, что это некая жертва, на которую Билл пошёл ради каких-то своих высоких идеалов. «Он же странный, чего вы хотите?»

Один мальчик решился спросить его:

— Ты что, дружишь с Кимом из жалости? По принципу «если не я, то — кто?»

— Нет. Просто так получилось. — был ответ, — я же не сестра милосердия. Мы просто близки по духу.

Ким мало-помалу привыкал к тому, что Билл видит в нём не чучело, а абсолютно нормального человека — его робкая рабская манера общения постепенно стала уходить — и однажды Билл с удивлением обнаружил в себе желание поговорить с этим юношей о том, что его волновало. Тетрадку со стихами больше не вспоминали, но Билл чувствовал жгучий интерес к ней именно потому, что сама причина появления стихов — любовь — ещё в детстве стала для него объектом исследования — именно так — возможно, такое странное отношение к любви, к тому, что каждый человек должен познавать изнутри, а не снаружи, было обусловлено слишком ранним упоминанием о ней матерью — тот случай в песочнице раз и навсегда определил отношение Билла к любви — это нечто всесильное загадочное, драгоценное, вроде философского камня или универсального лекарства, и он, Билл, непременно должен это найти, чтобы — ни больше ни меньше — помочь человечеству. Билл изучал любовь. Собирал любые сведения о ней, анализировал, сводил воедино. И мысль спросить Кима не давала ему покоя.

— Любовь — это то, что пробуждает в тебе поэта.

Ответ приятеля немного разочаровал Билла.

— А если я не хочу писать стихи?

Ким пожал плечами.

— Не хочешь — не пиши. Тогда ты, наверное, захочешь совершить поэтический поступок, или просто что-то хорошее. Для жизни. Ведь поэзия — это не обязательно стихи.

— Спасу кого-нибудь? — спросил Билл.

— Ну, например. Любовь не говорит тебе, что конкретно ты должен делать. Она только вдохновение. Как глоток энергетического супер-коктейля. Выпил, и хоть прыгай, хоть лети… Понимаешь?

3

В пансионе бытовало множество легенд: они передавались воспитанниками из поколения в поколение в течении всего времени его существования. Самой знаменитой и романтической из них была легенда о призраках пажей. Давным-давно в зданиях, которые занимали теперь учебные и жилые помещения пансиона располагался королевский пажеский корпус. Но потом, во времена революции, корпуса были захвачены. Легенда гласила, что в ночь государственного переворота воспитанники пажеского корпуса, не желавшие сдаваться представителям новой власти, спустились по лестнице вниз, в подземелье, и бесследно исчезли. Одни говорили, что им известен был какой-то подземный тоннель, миновав который, они вышли на поверхность и отправились за границу. Другие утверждали, что пажи просто-напросто замуровались в подвалах корпуса и умерли там от своей невозможности принять грядущие перемены, но сторонники как первой, так и второй версии событий единогласно подтверждали, что будто бы в наши дни по ночам иногда в полной тишине можно услышать шаги на лестнице — много-много маленьких ног торопливо стучат по ступенькам, спускаясь вниз — словно в самом деле мальчики-пажи снова и снова, как в ту роковую ночь, маршируют по гулкой каменной лестнице в подвал.